Это то, что у нас пока так и не выросло. « Феминизм, – говорит Марк Липовецкий, – ушел в область чисто академических исследований – довольно узкую и не вполне определенную»,так что «в сегодняшней литературе‹…› можно назвать только одного постмодернистского автора, последовательно выстраивающего женскую картину мира – это Вера Павлова. У остальных, даже таких заметных, как Л. Улицкая, И. Полянская, М. Вишневецкая, С. Василенко, О. Славникова, Г. Щербакова, вопрос о том, как конструируется и пересочиняется женская идентиченость, как правило, либо решается на уровне сентиментальных стереотипов, либо оттеснен куда-то в дальний угол (а для Толстой он вообще не существует)».Не проросло и то, что в литературе, создаваемой женщинами и для женщин, выделяет специфическую, феминистскую словесность, а именно феминистская критика. И это странно, так как, по оценке специалистов, сегодня практически нет ни одного крупного американского университета, где не было бы курсов по феминистской литературе и критике, а также гендерным аспектам литературного творчества.Но мы не в Чикаго, моя дорогая. И поэтому попытки как выстроить русской феминистской литературе собственную почтенную родословную – от Марии Башкирцевой, Лидии Зиновьевой-Аннибал, Зинаиды Гипииус, так и усмотреть собственно феминистский посыл в творческой деятельности, например, Беллы Ахмадулиной или Александры Марининой обычно завершаются конфузом, а не получением полезных сведений о специфическом « женском языке» или специфической « психодинамике женской креативности».Наши сколько-нибудь успешные писательницы – в диапазоне от Людмилы Петрушевской до Дарьи Донцовой – феминистками себя не считают, оставляя это поле либо лесбиянкам, либо тем, кто нехватку литературного дарования надеется компенсировать личным напором и/или верностью правильной, хотя художественно и неубедительной доктрине. Неудивительно поэтому, что зачаточные порывы русских авториц-феминисток или вовсе не замечаются общественным сознанием, держась в нем на правах сугубо маргинального явления, или подвергаются оскорбительно небрежной критике. Даже и в женской среде доминирует априорно маскулинная точка зрения, что у нас, – как формулирует Вячеслав Курицын, – « феминистическое движение‹…› порождает вполне слабую и скучную теорию, слабую литературу, слабое искусство» и что « вся феминистская литература в художественном отношении совершенно беспомощна» (Глеб Шульпяков). И более того – если продолжить цитирование Г. Шульпякова, – что и « всеобщая американская феминизация отвратительна, как руки брадобрея, – потому что в ситуации социального благоприятствования женская особь способна вытворять гораздо более изощренные гадости, чем мужская особь в сходных обстоятельствах».Так что с антифеминистским дискурсом у нас все в полном порядке. А вот феминистский никак не сформируется. Возможно потому, что в России феминисткам-писательницам не к чему больше прикладывать усилия, ибо, – говорит Дмитрий Кузьмин, – « геи произвели у нас ту работу по ревизии гендерных стереотипов, которую на Западе осуществили феминистки». А возможно, потому, что феминизм до сих пор воспринимается как «заморская блажь», чисто импортный, завозной продукт. « Феминизм, – дает уроки конспирологии Олег Павлов, – внедряется в отечественную среду феминистской же западной организацией. Феминистская литература рождается не из потребностей русской действительности, а из вульгарной пропаганды этих одноклеточных идей».И самое грустное, что в этих словах много правды. Феминизм, понятый на Западе как проявление цивилизационной тяги к социальному и социокультурному плюрализму, как – процитируем исследовавших этот вопрос Е. Белову и Г. Савчук, – « один из способов перехода к обществу с множественностью выборов», у нас не только не обрел российской почвы, но пока и не ищет ее.И будет ли искать? Вопрос открытый, ибо отечественные феминистки, – ссылается Е. Здравомыслова на мнение гендерной мыслительницы Ж. Д., – по-прежнему убеждены: « Главная задача нашего движения – изучение английского языка. Это краеугольный камень современного феминизма в России».
