Азия — колыбель религий, но она бывала и их могилой. Религии исчезали не только с гибелью древних цивилизаций, их сметало и победоносное шествие новых верований.' Одним из таких учений-завоевателей, распространившимся наиболее широко, стал буддизм...
Он один. Он Омкар — высшая правда. Он — создатель, он выше лжи, выше злобы. Он — форма вечности, Он никогда не был рожден, а создан собою. К нему приблизит благодать гуру. Он был правдой до того, как время начало свой бег. Нанак говорит: Он вечная правда есть и пребудет ею всегда. Его постичь нельзя ни миллионом мыслей, Ни долгими часами медитаций, молчанием смиряющими разум, Не утолить горами хлеба глад душевный, И сотня тысяч подвигов ума не даст нам единенья с Ним. Как правды нам достичь и сдернуть лжи завесу? И Нанак говорит: лишь подчинив себя божественному строю. Была темная безлунная ночь, облака отяжелели от влаги — стоял сезон дож чей. Внезапно прогрохотал гром и молния высветила первые упавшие капли дождя. Деревня пала. Только Нанак бодрствовал, и отзвук его песни витал в воздухе. Мать Нанака встревожилась: минула уже половина ночи, а лампа в его комнате все еще горела. Его пение доносилось до матери, и она, не в силах больше сдержаться, m «стучала в его дверь. "Спи сын мой! Скоро рассветет." Нанак умолк. Из темноты доносился призыв ястреба-перепелятника. "Пиу, пиу, пиу!", — окликал он. "Послушай, мама! — вскричал Нанак. — "Ястреб-перепелятник подзывает свою возлюбленную. Как могу я молчать, когда я состязаюсь с ним? Я буду призывать возлюбленного Бога так долго, как ястреб будет звать свою возлюбленную, и даже дольше, потому что его возлюбленная поблизости, может быть, даже на соседнем дереве! Мой же возлюбленный Бог очень далеко. Я буду петь, пока мой голос не достигнет Его". И Нанак возобновил вою песню. Нанак приближался к Богу с помощью своего пения: его путь необычен — его тропа расцвечена песнями. Первое, что надо осознать: Нанак не следовал по пути аскетизма, не использовал медитацию или йогу, он только пел, и своим пением он приближался к желаемому. Он пел всем своим сердцем и душой, поэтому его пение становилось медитацией, его пение становилось его очищением и его йогой. Когда кто-нибудь отдается тому, что делает, всем сердцем и всей душой, это дело становится его тропой. Даже бесконечная медитация не приведет никуда, если в ней участвует лишь половина сердца, но если вы поете простую песню и полностью поглощены ею, если танцуете и полностью погружены в свой танец — вы достигнете Бога. Вопрос не в том, что вы делаете, а в том, как много себя вы вкладываете в свое действие. Дорога Нанака к высшему пониманию, к божественной реализации устлана цветами и овеяна песнями. Все что он говорил, он говорил в стихах. Его дорога была преисполнена мелодии и благости, над ней витал аромат амброзии. Кабир говорит: "Мой очарованный ум был так опьянен, что я осушал наполненный кубок, не заботясь о мере выпитого". Так было и с Нанаком: он пил, не заботясь о том, как много им выпито, к тому же он пел и пел. И его песни не были песнями обычно! о певца. В них содержится звучание правды, отражение Бога. А теперь — о Джапджи. Безлунная ночь, о которой рассказывалось в начале, случилась, когда Нанаку было около шестнадцати или семнадцати лет. Когда же пришло постижение Джапджи, Нанаку было тридцать лет, шесть месяцев и пятнадцать дней. А в ту безлунную ночь он был лишь взыскующим, лишь тем, кто вышел на поиски своего возлюбленно! о Бога. Но его зов, его припев "Пиу, пиу, пиу…" был еще зовом ястреба-перепелятника, он не встретил еще своего возлюбленного Бога. Джапджи было первое, что он провозгласил после того, как воссоединился с возлюбленным Богом. Ястреб-перепелятник обрел свою возлюбленную, и его зов "Пиу, пиу, пиу…" прекратился. Джапджи — это первые слова, который произнес Нанак после того, как свершилось его самопознание, поэтому они занимают особое место в речениях Нанака. Слова эти — позднейшая весть, принесенная из небесного царства. Также нуждается в пояснении то, что предшествовало рождению Джапджи. Нанак вместе со своим другом и последователем Марданой сидел на берегу реки в полной темноте. Вдруг, не говоря ни слова, он снял одежду и вошел в реку. Мардана окликнул его: "Куда ты идешь? Ночь так темна и холодна!" Нанак шел все дальше и дальше, он погрузился в глубокие воды реки. Мардана ждал, думая, что он скоро выйдет, но Нанак не возвращался. Мардана спокойно ждал пять минут. Когда же прошло десять минут, он начал волноваться. Где он может быть? Его не видно и не слышно. Мардана побежал вдоль берега, крича: "Где ты? Ответь мне! Где ты?" Ему показалось, что он слышит голос, который говорит ему: "Будь терпелив, будь терпелив!". Но ничто не указывало, что Нанак где-то поблизости. Мардана кинулся назад, в деревню, и поднял на ноги всех. Было уже за полночь, но на берегу собралось множество народу, потому что все в деревне любили Нанака У всех было смутное, мимолетное чувство, что Нанак появится. Они ощущали аромат его присутствия, как ощущают аромат цветка, когда он еще в бутоне, когда он еще ждет своего часа, чтобы раскрыться. Вся деревня плакала. Люди горестно ходили вдоль реки, звали, но никто не отзывался. Прошло три дня. Стало совершенно ясно, что Нанак утонул. Быть может, тело его унесло вниз по реке, а может быть, его уже растерзали дикие звери. Деревня погрузилась в скорбь. Но на третью ночь Нанак вдруг возник, вышел из реки. И первыми словами, которые он произнес, были слова: Джапджи. Таково предание, и это означает, что правда, в нем заключенная, — в то же время не является правдой. Это правда, потому что является таковой по сути своей, и эго неправда — потому что вся история состоит из символов. Очевидно, что чем глубже и сложней предмет обсуждения, чем ближе к сути — тем больше потребность в символах. Когда Нанак исчез в реке, гласит история, он предстал перед вратами Бога. Он узнал Бога. Здесь, перед его глазами, стоял его возлюбленный Бог, которого он так жаждал, которому день и ночь он пел свою песню. Тот, к кому устремлялось каждое биение его сердца, открылся Нанаку! Все его желания осуществились. И тогда Бог сказал ему: "Сейчас иди назад и посвяти других в то, во что я посвящаю тебя". Джапджи — стало первым подношением Нанака людям после того, как он вернулся от Бога. А теперь необходимо раскрыть, что символизирует эта история. Первое. Не утратив себя полностью, не пройдя через смерть, вы не можете надеяться встретить Бога. Неважно, погибнете ли вы в реке или на горной вершине, но вы должны умереть. Ваше растворение открывает Ему путь. Пока вы есть, Он быть не может. Вы — препятствие, стена, разделяющая вас. Вот какой смысл скрыт в легенде о смерти Нанака в водах реки. Вам тоже должно погибнуть, вам тоже должно утонуть. Смерть полностью вступает в свои права через три дня, потому что "эго" не уступит так легко своего места. Три дня, о которых говорится в истории Нанака, — это время, которое ушло на то, чтобы его "эго" растворилось полностью. До той поры, пока люди видели только "эго", но не душу, они думали, что Нанак мертв. Когда человек становится саньясином1, странником, пустившимся на поиски Бога, члены семьи понимают это и отдают его во власть смерти. Он перестает быть тем же самым человеком: все старые связи порваны, прошлого более нет и проявляется новое. Между старым и новым лежит огромная расселина, — вот что стоит за словами о "трех днях", предшествовавших возвращению Нанака. Тот, кто потерян, неизменно возвращается, но он возвращается иным. Тог, кто ступил на тропу поиска Бога, возвращается обязательно. Пока он шел, он томился жаждой, но когда вернулся, он стал благодетелем; он уходил нищим, а вернулся королем. Каждый вышедший на тропу влачит свою нищенскую котомку, но возвращается назад владельцем несметных сокровищ. Джапджи — первый подарок Нанака миру. Предстать перед вратами Бога, достигнуть своего возлюбленного — это символические слова, которые не следует принимать буквально. Нет восседающего в горних высях Бога, перед которым вы предстаете. Но как иначе можно выразить это? Когда "эго" истреблено, когда вы исчезаете, То, что открывается вашим глазам, и есть сам Бог. Бог безличностен, Бог — энергия, которая живет вне формы, не принимает никакой формы. Предстать перед этой, не имеющей формы энергией, означает видеть Его вне зависимости от того, на что вы смотрите и что вы видите. Когда глаза открыты, псе, что перед вами — есть Он. Необходимо только, чтобы вы прекратили быть и чтобы глаза ваши были открыты. "Эго" подобно пылинке в вашем глазу: когда помеха удалена, Бог открывается вам. И не ранее чем Бог явится, вы и сами станете Богом, потому что нет ничего кроме Него. Нанак возвратился, но вернувшийся Нанак был также Самим Богом. Каждое произносимое им слово бесценно, ибо даже не соотносится с ценой, каждое слово сравнимо лишь со словами Вед. А сейчас попытаемся понять Джапджи: Эк Омкар Сатнам Он один. Он Омкар — высшая правда. Он — создатель, он выше лжи, выше злобы. Он — форма вечности, Он никогда не был рожден, а создан собою. К нему приблизит благодать гуру. Он — один: Эк Омкар Сатнам. Для того, чтобы быть видимым нам, окружающее должно иметь множество уровней, множество форм. Поэтому что бы мы ни видели, мы видим это во всем разнообразии. Сидя на берегу, мы видим лишь волны, но не видим океана. Но тем не менее есть лишь океан, а волны только его поверхность. Но мы видим только поверхность океана, потому что наш глаз улавливает лишь внешние формы. Чтобы видеть вглубь, внутрь, требуется внутреннее зрение. Каковы глаза — таков и взгляд. Вы не можете видеть глубже, чем видят ваши глаза. Поверхностному зрению доступны только волны, а вы думаете, что видите океан. Чтобы узнать океан вы должны оставить поверхность и погрузиться вглубь. Поэтому в истории о Нанаке он не остался на поверхности, а погрузился глубоко в реку. Только таким образом вы можете узнать Одни лишь волны не есть океан. Океан не есть собрание множества волн. Основополагающий факт в том, что волна есть сейчас, мгновением позже ее не будет, и не было ее мгновение назад. Жил когда-то факир-суфий по имени Джунаид. Его сына, которого он горячо любил, убили в случайной стычке. Джунаид пошел и похоронил его. Его жена была поражена. Она ожидала, что он сойдет с ума от отчаяния: ведь умер сын, которого он любил так горячо. А Джунаид вел себя так, будто ничего не случилось, будто его сын не умер! Когда все ушли, жена спросила: "Неужели ты совсем не горюешь? Я боялась, что ты не выдержишь это; о горя, ведь ты так сильно любил его!" Джунаид ответил: "На мгновение я был потрясен. Но затем я вспомнил время, когда сына еще не было. А я тогда уже был, и я был совершенно счастлив. И какой смысл предаваться горю сейчас, когда сына опять нет? Я снова стал таким, каким был до его рождения. Был миг жизни, когда сын пришел и ушел. Я не был несчастлив до его рождения — и почему я теперь должен быть несчастлив без него? В чем разница? Этот миг был только сон — и не более того". Все, что было создано, а затем разрушено — в настоящий момент не более ч ем сон. Все, что приходит и уходит, — это сон. Каждая волна — только сон. Океан — это явь. Воль множество, океан только один. Но мы видим его как множество волн. До того, как мы увидим океан в его единстве, мы будем продолжать заблуждаться. Существует одна реальность, одна единственная правда — Эк Омкар Сап нам. И, как сказал Нанак, имя его Омкар. Все другие имена, которые дал ему человек: Рам, Кришна, Аллах — все это символы, созданные лишь человеком. И только одно единственное имя не было дано человеком — это имя Омкар, и Омкар означает звук Ом. Почему Омкар? Потому что когда слова утеряны и пустеет ум, когда личность погружается в океан, даже тогда звучание Омкара остается слышным внутри человека. Это не мелодия, созданная человеком, это мелодия бытия. Омкар — сама суть существования. Поэтому Ом не означает ничего. Ом — это не слово, это резонирующая вибрация. Он уникален и не имеет ни источника, он никем не создан. Это резонанс самой сути существования. Он подобен водопаду: вы сидите близ водопада и слышите его песню. Этот звук создан водой, которая сталкивается в противоборстве со скалами. Сядьте у реки и слушайте ее. И вы услышите звук, который рождает ее столкновение с берегами. Нам необходимо углубиться, чтобы постигнуть окружающее. Наука пытается расчленить целостность существования. Вначале была открыта энергия в форме электричества. А затем — частицы, подобные электрону. Электричество рождается благодаря их существованию. Электричество лишь форма энергии. Если мы спросим ученого, из чего сделан звук, он скажет, что нет ничего, кроме электрических волн, волн энергии. Поэтому энергия — в корне всего сущего. Мудрецы говорят то же самое. Они согласны с учеными, за исключением небольшого различия в языке, в терминах. Мудрецы пришли к знанию, что все существование рождено из звука, и звук лишь проявление энергии. Существование, звук, энергия — все одно. Чтобы сделать какие-либо заключения, наука прибегает к анализу, то есть к расчленению вещей. У мудрецов совершенно другой подход. Они берут мир вещей в их целостности, в синтезе. Через синтез они открывают неделимость всего сущего. Поднимается ветер, рождающий шорох в ветвях деревьев. Это столкновение воздуха и листьев. Когда музыкант играет на инструменте, звук возникает от удара. Весь звук возникает от столкновения. Чтобы произошло столкновение, необходимы две составляющие: струны инструмента и пальцы музыканта. Чтобы создать любой звук, необходимы две составляющие. Но имя Бога выше всех разграничений. Его имя — резонанс, который остается, когда все двойственности стерты и прекратили существование. Внутри этого неделимого целого вы случайно встретите этот резонанс. Когда человек достигает состояния самадхи, Омкар звучит внутри него. Он слышит это звучание внутри себя и вокруг себя. Кажется, вместе с этим звуком колеблется и трепещет все мироздание. Поначалу человек поражен тем, что случилось. Ведь он знает, что не он создал этот звук. Он не делал ничего, но все же возник резонанс. Откуда? Более того, он затем осознает, что этот звук не возник в результате какого-либо столкновения. Он возник как бы сам по себе. Это — анахат над, звук без столкновения, звук, не рожденный конфликтом, звук безначальный. Нанак говорит: Омкар — единственное имя Бога. Нанак придает имени громадное значение. Что бы Нанак ни говорил о Его имени — "Его имя есть путь" или "Тот, кто помнит, как достичь его имя", — он относит его к Омкару, ибо Омкар — Его единственное собственное имя, в отличие от других, данных Ему людьми. Ни одно из имен, данных людьми, не может привести вас далеко. Если они и помогают немного приблизиться к Нему, то лишь потому, что легкая тень Омкара присутствует и внутри этих имен. Возьмем, к примеру, слово Рам. Если вновь и вновь повторять имя Рам. оно начинает немного приближать вас, поскольку звук "м" в этом слове также присутствует и в слове Ом. И если вы будете долго, вновь и вновь, повторять его, вы внезапно обнаружите, что звучание слова Рам неуловимо преображается в резонанс Ом, потому как повторение начинает очищать ум, и Омкар вторгается и пронизывает Рам. Рам постепенно стирается и вступает Омкар. В этом заключен опыт всех мудрых людей: не имеет значения, с каким именем они начали свой путь. В конце пути это всегда Ом. Как только на вас нисходит покой, вступает Ом. Ом всегда в ожидании, ему необходимо лишь ваше спокойствие. Нанак говорит: "Эк Омкар Сатнам". Слово сатнеобходимо понимать. В санскрите существует два слова: сатозначает бытие, жизнь, существование. И сатьяозначает истину, правду. Существует огромное различие между этими двумя понятиями, хотя оба они происходят от одного корня. Давайте посмотрим на различия между ними. Сатья— это поиски философа. Он взыскует правды. Ищет истину. Что есть правда? Она заключена в правилах, которые говорят, два плюс два всегда равно четырем. И никогда пяти или трем. Потому сатья— это математическая формула, людской расчет, но не сат. Это торжество логики, это правда по логике, но это не реальность существования. Ночью вы видите сны. Сны существуют. Они есть сат/реальность. Но не сатья/правда. Сны есть — иначе как бы вы их видели? Их существование видно, но вы не можете сказать, что это правда. Потому что утром вы обнаруживаете, что они испарились, исчезли, стали ничем. Из этого можно сделать вывод, что есть и такие явления жизни, которые можно назвать правдой, но которые в реальности не существуют. Точно так же, как есть существующие явления, которые нельзя назвать правдой по логике. Вся математика — правда, но ее нет в реальности, она абстрактна. Это сатья, но не сат. Сны есть, они существуют, но они не являются правдой. Бог — и то, и другое. Он равно и сат, и сатья. Он правда и одновременно реальность. Будучи и тем, и другим, Бог никогда не может быть полностью постигнут ни при помощи науки, цель которой истина, логическая правда, ни при помощи искусства, которое исследует существование. И то, и другое не исчерпывает в своим поиске всего сущего. Потому что и наука, и искусство движутся лишь к одной Его ипостаси. Поиск религии всецело отличается от всех других поисков. Он сочетает в себе и cam, и сатья: он более достоверен, он ближе к истине, чем любая математическая формула. Этот поиск ближе к реальности, ближе к опыту, чем любой поэтический образ. Религия обращается и к тому, и к другому. Основываясь в поиске лишь на одной из точек зрения, вы потерпите неудачу, и только совокупность обоих направлений поведет вас к цели. Поэтому, когда Нанак говорит: "Эк Омкар Сатнам", и сат, и сатьязаключены в этих словах. Имя высшего существования так же истинно, как математическая формула; так же реально, как любое произведение искусства; столь же прекрасно, как мечта, и с голь же верно, как научное определение; оно несет в себе чувства, рожденные сердцем, знания и опыт, обретенные разумом. Когда встречаются ум и сердце, тогда начинается религия. Если ум подчиняет себе сердце, рождается наука. Если сердце побеждает ум, мы вступаем в сферу искусства — поэзии, музыки, пения, живописи, скульптуры. Но если голова и сердце существуют согласованно, вы вступаете в Омкар. Верующий стоит выше величайшего ученого, он смотрит свысока на величайшего художника, потому что его поиск содержит в себе объединенную суть их исканий. Наука и искусство двойственны, делят между собой сферы, религия же — синтез обеих сфер. Нанак говорит: "Эк Омкар Сатнам". Он один. Он Омкар — высшая правда. Он — создатель… Буквальное восприятие этих слов сузит понимание того, что сказано Нанаком. Надо избежать этой ошибки. Одна из сложностей, которую должен преодолевать мудрец, лежит в необходимости использовать общеупотребительные слова. Говоря с вами, он должен говорить на вашем языке, но то, что он подразумевает, находится вне области, охваченной этими словами Ваш язык не может содержать это, он очень ограничен, в то время как правда не знает границ. Гак выглядели бы попытки кого-нибудь втиснуть небо в свой дом или собрать свет в пригоршню. Несмотря на это, мудрец должен пользоваться вашим языком. Это скудость языка, это ограниченность слов повинны в том, что существует так много сект. Например, Будда родился за две тысячи лет до Нанака и использовал язык своего времени. Кришна родился за две тысячи лет до Будды. Он пользовался совершенно другим языком, потому что страна была совершенно иной, иными были и климат, и культура. Также было и с Махавирой, и с Иисусом. И Нанак использовал язык своего времени. Нанак говорит: "Он — создатель". Отсюда может проистекать мысль "Если Он — создатель, а мы созданы, это устанавливает различие между нами", но Нанак отрицает двойственность в самом начале, говоря: "Бог — один". Именно язык несет ответственность за все препятствия, которые будут возрастать по мере того, как мы будем вникать в слова Нанака. Первые слова, произнесенные Нанаком после самадхи, были: "Эк Омкар Сатнам". Суть религии Сикхов полностью содержится в этих трех словах. Все, что есть сверх того — лишь попытки научить вас, помочь вам понять. Послание Нанака заключено и этих трех словах. Из-за того, что обычные люди не способны, не имеют возможности непосредственно воспринять это послание, возникает необходимость развить его. Объяснения призваны побороть эту невозможность; иначе говоря, Нанак сказал все, что он хотел донести людям: "Эк Омкар Сатнам". Мантра была совершенна, но вы еще не постигли ее значения. Эти три слова сами по себе не могут открыть вам тайну, и возникает необходимость использовать язык. Бог — создатель. Но поймите: Он не стоит в стороне от своего создания. Все, что им создано, вобрало, впитало Его в себя. Поэтому Нанак никогда не разделял саньясина и семьянина. Если бы создатель был в отдалении от своего создания, тогда вам пришлось бы прекратить любую деятельность, чтобы отыскать Его. Пришлось бы оставить и лавки, и конторы, и базарные площади. Нанак не отказывался от своих мирских обязанностей до самого конца. Как только он возвращался из своих странствий, он отправлялся работать на поля. Всю свою жизнь он пахал землю. Деревню, где он поселился, он назвал Картарпур, что означает деревня создателя. Бог — создатель, но не надо думать, что Он отделен от своего творения Скульптор создает скульптуру, и по завершении его труда человек и созданное им изваяние более не составляют одно — они существуют уже каждый отдельно. Скульптура может надолго пережить своего творца. И если изваяние разбить, то скульптор уцелеет, ибо они более не связаны друг с другом. Но нет такой дистанции между Богом и его созданием. Какого же рода связь существует между Богом и его созданием? Она подобна связи между танцором и танцем. Когда человек танцует, можете ли вы отделить его от его танца? Может ли он вернуться домой, оставив танец после себя? Если танцор умирает, танец умирает вместе с ним. Когда танец прекращается, он перестает быть танцором. Они едины. Поэтому с древних времен индуисты представляли себе Бога танцующим, танцующий Бог — "Натарадж". В этом символе выражено единство танцора и танца. Когда стихотворение закончено, поэт более не связан со своим творением, Завершив скульптуру, скульптор более не связан с ней. Мать и рожденный ею ребенок существуют раздельно, а отец от своего ребенка обособлен всегда. Бог же не обособлен от своего создания, Он всегда содержится в нем. Наиболее правильно будет сказать: создатель — это создание, или создатель — это ничто иное, как созданное им. Отметая полностью идею разделенности, Нанак говорит, что нет нужды отвергать мир, бежать от мира. Где бы вы ни были — Бог есть. Нанак дал жизнь уникальной религии, для которой семьянин и саньясин одинаковы и едины. Лишь тот может называть себя Сикхом, кто будучи семьянином, есть еще и саньясин. Тот, кто будучи саньясином, вес еще остается семьянином.
