Это последний из мифов, которые составители Ветхого Завета включили в первые одиннадцать глав Книги Бытия. Миф помещен в сборник этнологических и генеалогических примечаний, сделанных частично последователями Яхве, а частично – жреческим автором. Все вместе они запечатлели древнееврейское представление о народах, живших вокруг Израиля, в особенности ассирийцах, вавилонянах и египтянах. Хотя детали зачастую неточны, однако в целом эти представления о этнологии и географии соответствуют картине Древнего мира на заре еврейской истории. Сыновья Иафета, народы иафетской группы, населяют Кавказ и северо-запад Малой Азии, сыновья Хама, или хамитская группа, представленные египтянами и ливийцами, расселены в Египте, Нубии, Эфиопии и Северной Африке. Что касается ханаанцев и южных арабов, которые принадлежат к семитской группе, они тоже включены в хамитскую группу, что неверно с современной точки зрения. Сыновья Сима, которых мы сейчас считаем семитскими народами, согласно жреческой версии, включают в себя эламитов (которые не относятся к семитской группе) и лудов (тоже не семитов). Что касается яхвистской версии мифа, то потомки Сима в большинстве своем отнесены к южноарабским народам, а генеалогия Евера не идет дальше его старшего сына Фалека, имя которого не вызывает этнических ассоциаций. Такова панорама, на фоне которой разворачивается действие мифа о Вавилонской башне. Некоторые современные ученые считают, что в основе современного текста этого мифа лежат две отдельные истории. Одна из них связана со строительством города Вавилона и происхождением различных языков; вторая сосредоточена на строительстве башни и расселении народов на земле. Обе истории соединены яхвистом в связное повествование. Правда, вполне возможно, что это переплетение уже существовало в источнике, которым он пользовался. Совершенно очевидно, что миф абсолютно независим как от этнологического окружения, в которое он был помещен, так и от мифа о потопе. Он повествует о первых людях, поселившихся в дельте Евфрата, о начале использования глины для производства кирпичей, о строительстве города и башни. Несмотря на очевидное месопотамское влияние, эта история не может быть вавилонской по происхождению. В вавилонском мифе не могло быть ссылки на «зиккураты» как на нечестивую попытку добраться до небес, ведь вавилоняне считали «зиккураты» связующим звеном между небом и землей. К тому же в вавилонском мифе священное слово «Вавилон» («ворота бога») никак не могло бы происходить от еврейского корня bll («путаница»), с которым оно не имеет никакой этимологической связи. Скорее этот миф отражает отношение кочевников, пришедших на плодородные равнины дельты, которых охватили изумление и ужас при виде огромных башен вавилонских городов и которые были ошеломлены многочисленностью народов, говорящих на самых разнообразных наречиях древнего Ближнего Востока. В рассказе библейского автора о расселении на земле потомков Ноя появление различных народов и языков считается естественным результатом роста населения и движения народов, а не результатом Божественного провидения. Так, хотя автор воспринял эту историю и сохранил ее в окончательном варианте Ветхого Завета, она, очевидно, была частью источника, которым он пользовался при компиляции этнологических ссылок в главе 10. Это повествование не связано и с историей о потопе, и ее можно сравнить с коротким фрагментом из версии яхвиста, включенным в библейскую генеалогию в главе 5: 29. Единственной ссылкой на историю о потопе можно считать освоение винограда, которое произошло после потопа, но это открытие вряд ли можно считать утешением для поколения, погибшего при потопе. Яхвист использует этот миф, чтобы подкрепить свою точку зрения на природу человека и на божественную деятельность, пример которой мы нашли в мифах о творении и потопе. Он считает, что даже после потопа природа человека осталась неизменной (8: 21); «помышление сердца человеческого – зло от юности его», и в этом мире он видит лишь доказательство того, что человек по-прежнему стремится стать равным Богу, что привело к его первому падению. Он по-прежнему считает Яхве превосходящим человека в знании и силе, пресекающим тщетные попытки человека встать вровень с небом и привносит в миф историю о милости Яхве, который вознаграждает человека за послушание и веру. Как и в случае с большей частью мифологического материала, напрямую или опосредованно позаимствованного иудейскими авторами из месопотамских источников, этот миф был трансформирован таким образом, чтобы через символы передать картину божественной деятельности и отношения между Богом и человеком в интерпретации пророков Израиля. Мы наблюдаем аналогичный процесс в развитии египетской религии, а также шумерской мифологии. Первоначальная форма египетского мифа о творении подверглась значительной трансформации мемфисскими теологами, а мифы шумерского царства видоизменились, чтобы выразить идеологию ассирийской и вавилонской религии. Но если мы говорим об использовании месопотамской и ханаанской мифологии израильтянами, то следует отметить, что процесс трансформации проходил куда более радикально и имел под собой более глубокую религиозную подоплеку, что делает необходимым более глубокое и всестороннее изучение еврейской мифологии. Однако мифами, собранными в первых одиннадцати главах Книги Бытия, не исчерпывается мифологический материал, содержащийся в еврейской литературе.
